Неточные совпадения
Они зорко следили за кидаемым к ним мячом, не торопясь и не мешкая, ловко подбегали к нему, выжидали прыжок и, метко и верно поддавая мяч
ракетой, перекидывали за сетку.
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и смотрел во тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики
ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Недалеко взвилась, шипя,
ракета и с треском лопнула, заглушив восторженное ура детей. Затем вспыхнул бенгальский огонь, отсветы его растеклись, лицо Маракуева окрасилось в неестественно белый, ртутный цвет, стало мертвенно зеленым и наконец багровым, точно с него содрали кожу.
Прыжки осветительных
ракет во тьму он воспринимал как нечто пошлое, но и зловещее. Ему казалось, что слышны выстрелы, — быть может, это хлопали двери. Сотрясая рамы окон, по улице с грохотом проехали два грузовых автомобиля, впереди — погруженный, должно быть, железом, его сопровождал грузовик, в котором стояло десятка два людей, некоторые из них с ружьями, тускло блеснули штыки.
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали
ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Из придорожной травы, покрытой мелкой пылью, то и дело взлетали, как
ракеты, маленькие птички и быстро исчезали в воздушном пространстве.
— Загорится
ракета, да и не догорит, может быть. Народ этих бульонщиков пока не очень-то любит слушать.
То обстоятельство, что навстречу нам выезжал пристав, подняло мой престиж в глазах китайцев. Вероятно, поэтому они устроили нам торжественную встречу с флагами, трещотками,
ракетами и бумажными фонарями. С большой помпой мы вступили в селение Сигоу.
Красивую картину представляет собой такая вертящаяся
ракета, разбрасывающая во все стороны искры.
Первое выступление в поход всегда бывает с опозданием. Обыкновенно задержка происходит у провожатых: то у них обувь не готова, то они еще не поели, то на дорогу нет табаку и т.д. Только к 11 часам утра после бесконечных понуканий нам удалось-таки наконец тронуться в путь. Китайцы вышли провожать нас с флагами, трещотками и
ракетами.
Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad majorem gloriam Hegel; [к вящей славе Гегеля (лат.).] где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова
ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало.
А. В. Щербак, доктор, сопровождавший на «Костроме» каторжных, во время крушения пускал сигнальные
ракеты.
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь опасных поручений, из страха не выполнял приказаний начальства, отступал, когда можно еще было держаться против неприятеля, — в этом, видит бог и моя совесть, я никогда не был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно в этой проклятой севастопольской жарне: бомбы нижут вверх, словно
ракеты на фейерверке, тут видишь кровь, там мозг человеческий, там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит и прядает ушами, видевши и, может быть, понимая, что тут происходит.
Все это трескучее торжество отзывалось на половине Раисы Павловны похоронными звуками. Сама она, одетая в белый пеньюар с бесчисленными прошивками, лежала на кушетке с таким истомленным видом, точно только сейчас перенесла самую жестокую операцию и еще не успела хорошенько проснуться после хлороформирования. «Галки» сидели тут же и тревожно прислушивались к доносившимся с улицы крикам, звукам музыки и треску
ракет.
Для гудевшего на улице народа на балконе господского дома играла музыка, и ночной воздух при каждом хлопке взвивавшихся кверху огненными дугами
ракет потрясался взрывами народного восторга.
Раньше я этого не знал — теперь знаю, и вы это знаете: смех бывает разного цвета. Это — только далекое эхо взрыва внутри вас: может быть — это праздничные, красные, синие, золотые
ракеты, может быть — взлетели вверх клочья человеческого тела…
Наконец, достигнув предельной высоты,
ракета громко взрывалась: «Пуп!»
Начали они, когда слегка потемнело. Для начала была пущена
ракета. Куда до нее было кривым, маленьким и непослушным ракетишкам Александрова — эта работала и шипела, как паровоз, уходя вверх, не на жалкие какие-нибудь сто, двести сажен, а на целых две версты, лопнувши так, что показалось, земля вздрогнула и рассыпала вокруг себя массу разноцветных шаров, которые долго плавали, погасая в густо-голубом, почти лиловом небе. По этому знаку вышло шествие.
Полагалось, что это взлетела
ракета, а чтобы ее лёт казался еще правдоподобнее, пиротехник тряс перед губами ладонью, заставляя звук вибрировать.
Нынешний Порфирий был всегда приветлив, весел, учтив, расторопен и готов на услугу. С удовольствием любил он вспомнить о том, что в лагерях, на Ходынке, его Перновский полк стоял неподалеку от батальона Александровских юнкеров, и о том, как во время зори с церемонией взвивалась
ракета и оркестры всех частей играли одновременно «Коль славен», а потом весь гарнизон пел «Отче наш».
Когда травление Хухрика начинало немного приедаться, Александров пускал цветной сигнал для привлечения внимания и сейчас же, держа двумя пальцами трубку
ракеты, поджигал ее.
Ракета, оставляя звездчатый золотой хвост, весело шла вверх. Вибрирующее шипение шло за нею. Это продолжалось недолго, секунд десять-двенадцать, но времени хватало, чтобы прокричать мадригал Дудышкину. Множество голосов наперебой восклицало...
В те дни, когда Александров учился на первом курсе, у всех старых юнкеров пошла повальная мода пускать Пупу
ракету.
Даже травля надоела. Попробовал Александров однажды вечером запустить последнюю оставшуюся у него
ракету — как раз она и вылетела шикарно и разорвалась эффектно. Но никто не послал ей вслед острого словца, только на взрыв какой-то юнкер ответил: «Пуп» — и так уныло у него вышло, как будто он собирался крикнуть: «А производства-то все нет…»
«Я Пуп, но не так уж глуп. Когда я умру, похороните меня в моей табакерке. Робкие девушки, не бойтесь меня, я великодушен. Я Пуп, но это презрительная фора моим врагам. Я и Наполеон, мы оба толсты, но малы» — и так далее, но тут, достигая предела,
ракета громко лопалась, и сотни голосов кричали изо всех сил: «Пуп!«
Таким образом он, хоть и грубо, но все-таки достаточно для простой цели, изготовлял шутихи, бенгальские огни, римские свечи и главным образом
ракеты.
По протянутым выше домов проволокам шумел длинный огонь
ракет, скользивших горизонтально.
На барке, черной внизу, с освещенной, как при пожаре, палубой, вертелось, рассыпая искры, огненное алмазное колесо, и несколько
ракет выбежали из-за крыш на черное небо, где, медленно завернув вниз, потухли, выронив зеленые и голубые падучие звезды.
— Я никогда не видала таких вещей, — говорила она. — Как бы это узнать? Впрочем… О! о! о! Смотрите, еще
ракета! И там; а вот — сразу две. Три! Четвертая! Ура! — вдруг закричала она, засмеялась, утерла влажные глаза и села с окаменелым лицом.
Мерцающие огоньки их озаряли клубящиеся дымки, а над ними хлопали, взрывались и рассыпались колосья гаснущих
ракет…
Все ждут, когда колокола
Могуче грянут за Иваном
Безлунной полночью в ответ,
И засверкают над туманом
Колосья гаснущих
ракет.
По заливу ходят стада белых волн, сквозь их певучий плеск издали доносятся смягченные вздохи взрывов
ракет; всё еще гудит орган и смеются дети, но — вот неожиданно и торжественно колокол башенных часов бьет четыре и двенадцать раз.
Над Неаполем — опаловое зарево, оно колышется, точно северное сияние, десятки
ракет и фугасов врываются в него, расцветают букетами ярких огней и, на миг остановись в трепетном облаке света, гаснут, — доносится тяжкий гул.
К концу дня дождь перестал и ветер начал заметно стихать. Фон Корен уже помирился с мыслью, что ему сегодня не уехать, и сел играть с Самойленком в шахматы; но когда стемнело, денщик доложил, что на море показались огни и что видели
ракету.
Так, при первом фейерверке, сожженном на масленице, 26 февраля 1690 года, — пятифунтовая
ракета, не разрядившись в воздухе, упала на голову какого-то дворянина, который тут же испустил дух; в 1691 году, при фейерверке 27 января, взрывом состава изуродовало Гордонова зятя, капитана Страсбурга, обожгло Франца Тиммермана и до смерти убило троих работников (Устрялов, том II, стр. 133).
— Я без праздника прожил! — Зять тотчас взвился
ракетой, рассыпался золотым песком бойких слов...
Он был похож на человека, который после длительной и тяжкой болезни только что встал на ноги, или похож был на узника, вчера выпущенного из тюрьмы, — все в жизни было для него ново, приятно, все возбуждало в нем шумное веселье — он прыгал по земле, как ракета-шутиха.
Яблоки и лепешки разлетелись из него во все стороны, точно из лопнувшей
ракеты, а банка с вареньем треснула, ударившись об стену.
Одних
ракет было пущено пятьдесят; потом колеса, шутихи, бураки и прочего такого потешного штук до двадцати.
Я был склонен больше к тихим, так сказать, идиллическим удовольствиям; любил уженье рыбы, вечерние прогулки, собиранье грибов; Лубков же предпочитал пикники,
ракеты, охоту с гончими.
Что мне до Фауста,
феерией
ракетскользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!
Дымки орудий,
ракет и ружей сливаются с покрытой росою зеленью и туманом.
Вот пехота беглым шагом и орудия на рысях прошли в цепь; слышатся гудящие выстрелы из орудий, металлический звук полета картечи, шипение
ракет, трескотня ружей.
В усадьбе по вечерам жгли бенгальские огни и
ракеты, и мимо Обручанова проходила на парусах лодка с красными фонариками. Однажды утром приехала на деревню жена инженера Елена Ивановна с маленькой дочерью в коляске с желтыми колесами, на паре темно-гнедых пони; обе, мать и дочь, были в соломенных шляпах с широкими полями, пригнутыми к ушам.
Смотри, осыпаются дождем
ракеты — лепестки небесных роз!
Над бурей взлетит золотая
ракетаНавстречу веселым моим кораблям!
С утра и до вечера стучат. Строят башню, чтобы пустить
ракету, когда появится в море первый корабль.
Вдали взвивается
ракета, за ней другая, —
ракеты летят все чаще.
Смирнов. Это — женщина! Вот это я понимаю! Настоящая женщина! Не кислятина, не размазня, а огонь, порох,
ракета! Даже убивать жалко!
Когда погасла кровавая, почти зимняя заря и по небу зачертили падающие звезды, пускали фейерверк — громко трескающиеся
ракеты, огненные фонтаны, колеса.
По вечерам Оленька сидела на крылечке, и ей слышно было, как в «Тиволи» играла музыка и лопались
ракеты, но это уже не вызывало никаких мыслей.